Эм, что-то давно меня не было в и-нете: сначала занята была, потом модем рыдрючиваться начал и в довершение – закончились деньки – эх, обычное дело для неработающего человека.
Наверное, что-то изменилось, но для меня осталось незаметным, ибо это всё происходило со мной.
То ли на меня накатывает вторая волна депра, то ли я просто смотрю трезво на ситуации – не знаю, что стало причиной, но сейчас мне грустно и тяжело одновременно. Это как ком боли, который сидел глубоко в душе, а теперь выполз наружу, чтобы показать, что он есть.
Глупости всё это, наверное, но мне сейчас кажется, что я никому не нужна (а вот и нет, я так не думаю, это просто тоска)… Много было чего, был день дурных старушек, был день острого восприятия запахов, были выходные секса, не всё было плохо, многое было и хорошо, но сейчас, среди ночи, я отчётливо ощущаю, что было что-то плохое, настолько плохое, что грызёт меня до сих пор. И это «плохое» я знаю в лицо и вижу каждый день – моя «семья».
Я постепенно разрушаю себя, потому что не хочу жить тут и так.
Папа. А он у меня есть? Сомневаюсь. Иногда мне кажется, что счастливое детство – это было не со мной. А человек, который спорадически приходит ко мне в комнату и говорит «денег дать?» - это точно не «папа».
Мама. Эта женщина, которая оставляет ключи в замочной скважине, чтобы я не смогла открыть дверь и звонила, будя всю квартиру, а потом вздыхающая и хлопающая дверью спальни? Она, которая звонит мне с двумя вопросами, на которые слышит неизменные неинформационные ответы и ничего не хочет знать? Человек, который запрещал мне даже думать о шпаргалках, и при этом помогающий мелкой писать эти самые «шпоры»? Она не гнушается залезть в мои сумки, порыться в личных вещах, пересчитать мои противозачаточные таблетки и переложить все вещи. Человек, который мечтает сбагрить меня хоть на работу, хоть замуж – только бы не видеть. … Это мало похоже на мать.
Сестра. О, это настолько эпичная история, что мне ничего не хочется говорить. Овощ! Говорящий, делающий гадости, извращенный нежеланием ничего делать овощ. Я устала думать, куда спрятать все мои вещи, потому что теперь она носит мои джинсы постоянно(и ничто не помогает), растягивает мои майки, таскает мои сумки, пользуется моими лаками и моим кремом для депиляции. Это нереально трудно, когда знаешь, что ничего нельзя оставить без присмотра – всё покроется пятнами, растянется, порвётся, поцарапается и закончится.
Вот такая чудо-семейка! У меня нервный криз. Я перестаю есть.
А всё потому, что чувство голода забивается шоком. Утром шок от того, что принесённый мною батон, съеден в миг, а купленная не мной булка хлеба – лыбится мне из хлебницы. Хуюшки мне, а не бутерброды. Я не могу завтракать овсянкой, потому что её нет! Кто-то на что-то её пустил или отвез бабушке – «всё равно никто не ест». Так что завтрак отменяется.
Обед – у меня рука не поднимается сварить вторую кастрюлю макарон или супа, ибо в холодильнике стоит суп трёхдневной давности, который готовила мать, а на плите топорщится в разные стороны кастрюля со слипшимися в пласт макаронами и нежареной колбасой(это называется «макароны «по-флотски» от младшей сестрички»). Обеда нет. Шок.
Ужин – на кухне я просто не появляюсь – там у нас собрание и все шипят и плюются. Ужина нет.
Иногда я прихожу к Фокс на работу, покупаю с ней йогурт и мы лопаем его с таким наслаждение, как будто давно ничего не ели …
И что самое страшное, я поняла это только сегодня, когда слопала пирожное и не смогла впихнуть в себя пару чипсов – я НАЕЛАСЬ! Две сосиски на ночь шли в меня как партизаны в гестапо – с криками, соплями и умираниями.
Вот так есть на сегодня. 09.06.10 0.48.